— Так точно, мой фюрер! — Моряк понял свою оплошность и вытянулся. Родионов улыбнулся и тихо сказал:
— Возвращайтесь на свое место и давайте мне незамедлительно всю поступающую информацию о десанте. Я тоже, как видите, пока не сплю и сижу как на иголках. Идите, мой дорогой, я жду вас с вестями. Надеюсь, что они будут хорошими.
— Так точно, мой фюрер! — Моряк скрылся за дверью, Андрей же в который раз склонился над картой, которую два раза в день заботливо обновляли офицеры по приказу Манштейна.
Однако ничего нового на ней не могло появиться, но так устроен русский человек, который на дню может по десять раз заглянуть в холодильник, прекрасно зная, что ничего туда из продуктов не поставил. Но живя надеждой, что внезапно обнаружит там чего-нибудь вкусненькое и съест, к своему удовольствию. Менталитет у Иванов такой природой дан, если использовать научное объяснение.
— Мой фюрер, срочная радиограмма из Кале. — Дверь открылась, и в кабинет стремительно вошел Путткамер. Лицо моряка было несколько встревоженным, несмотря на нарочитое хладнокровие.
— Английские эсминцы атаковали наши силы на переходе. Имеются значительные потери…
— Прорвали хваленое заграждение и прошли завесу подводных лодок? — ощерился гневом Андрей.
— Нет, мой фюрер! — Моряк вытянулся. — Это эскадра пролива, из Портсмута. Они внутри заграждения…
— Я знаю, — оборвал моряка Андрей.
— А это значит, мой фюрер, что доклады люфтваффе о том, что пикировщикам удалось полностью уничтожить эти английские корабли, не соответствуют действительности!
«Да уж, назвал Геринга лжецом, если убрать дипломатический флер, и не поморщился. Молодец, режет правду-матку прямо в глаза!» — Сохраняя на лице гнев, в глубине души Родионов был доволен — немцы стали нести большие потери еще задолго до высадки.
А что будет потом?!
Па-де-Кале
Английские эсминцы продолжали окаянствовать в проливе, напоминая Майеру свирепых волков, забравшихся в овчарню.
Стрельба шла во все стороны, и чуть ли не каждый выпущенный снаряд находил себе цель, настолько море было плотно забито идущими к берегам Англии суденышками. И беззащитными — все эти буксиры, яхты, баржи, паромы, прогулочные пароходики и прочий с военной точки зрения хлам не могли постоять за себя ввиду полного отсутствия соответствующего вооружения. Не считать же за таковое обычные пехотные пулеметы, винтовки и автоматы, которыми пытались остановить грозных противников гибнущие солдаты. Все это было бесполезным, примерно таким же делом, как попытаться вязальной спицей остановить разъяренного быка.
Баркас, на котором находился гауптштурмфюрер с тремя десятками эсэсовцев, спас старый моряк, направивший его в темноту, подальше от лунного света. И офицеру с солдатами пришлось только скрежетать зубами от бессильной ярости, глядя на идущее перед их глазами избиение.
— Бух!
Длинный корпус английского корабля неожиданно подскочил на воде, словно подброшенный огромным столбом воды, что неожиданно вырос у его борта. И тут же со стороны донесся ужасающий шум дизеля, запущенного на максимальные обороты.
Баркас отшвырнуло в сторону, мимо него промчался на большой скорости приземистый, словно приплющенный, кораблик, на носу которого пульсировала огнем скорострельная пушка.
— Кригсмарине! Ну, наконец-то, — с облегчением выдохнул Майер, узнав по звуку «эрликон» — автоматическую 20-миллиметровую пушку.
— Шнелльботы, — произнес моряк, вытянув руку, и эсэсовец глянул в сторону.
Несколько хищных торпедных катеров набросились на второй эсминец, как собаки на медведя. Тот закрутился, как уж под вилами, но, видно, поздно — одна из выпущенных торпед все же поразила англичанина.
Страшный взрыв разорвал эсминец чуть ли не пополам, по крайней мере, когда упал столб воды, Майер разглядел две его части, нос и корму, стоящие друг против друга под небольшим углом.
— Ух, — с облегчением выдохнул гауптштурмфюрер — стрельба с английских эсминцев практически прекратилась. Вернее, на втором еще пульсировали огнем две пулеметные точки, а вот первый корабль уже отправился на дно — на поверхности плавали обломки и десятки черных шаров, в которых офицер признал спасающихся моряков экипажа.
— А, суки! Вот вам!
Длинная очередь МГ чуть качнула баркас — молоденький пулеметчик стрелял без пауз, выпустив длинную ленту на две сотни патронов. И тут же темнота моря взорвалась тысячью огоньков — стреляли со всех сторон, шальные пули свистели над головою, и капитан подумал, что от своего огня могут быть потери не меньше, чем от английских снарядов.
За какие-то секунды все спасшиеся англичане были безжалостно истреблены — солдаты мстили за пережитый страх, за своих погибших камараден.
И Майер, глядя на это, подумал, что, пожалуй, уцелело на море суденышек намного больше, чем успели потопить англичане, уж слишком много солдат стреляло, и с разных точек.
Наверное, там моряки и капитаны оказались столь же опытными, как у него, и предпочли укрыться в темноте. А это значило только одно — германская флотилия вторжения хотя и понесла серьезные потери, но не такие, чтобы побитыми собаками возвращаться обратно во французские порты.
— Не дрейф, зольдатен! — неожиданно громко выкрикнул старый морской волк, и все эсэсовцы повернулись на его голос. — Еще солнце не взойдет, как вы уже будете на английском берегу!
Гастингс
Выстрелы еще гремели на дальнем конце аэродрома, но уже спорадически — сопротивление англичан было полностью сломлено.