Товарищ Гитлер. Книга 2. Повесить Черчилля! - Страница 15

— Не льстите мне, Шмундт, — Андрей пожал плечами. — Всего три месяца только. А это доказывает, что между германцами и славянами много общего. И главное, предки — легендарные готы!

— Да, мой фюрер! Вы правы!

Шмундт покладисто согласился, за это время, хоть и после коротких дискуссий и некоторого колебания, полковник воспринял новую точку зрения на национальный вопрос.

Более того, по собственной инициативе покопался в родословных германских генералов и, к своему великому удивлению, выяснил, что у доброй половины имеется в жилах славянская кровь, а десятая часть так вообще носит соответствующие фамилии, пусть и германизированные.

Да что там генералы вермахта — великий Гете имел своим дедом лужицкого серба. Это неожиданное открытие настолько потрясло главного адъютанта от ОКВ, что тот сразу и безоговорочно перешел на новые расовые позиции. Хорошо себя чувствовать наследником легендарной Гипербореи!

Впрочем, многие генералы и офицеры, увидев некоторый отход от расовой людоедской теории, в пику нацистам, охотно поддержали новые веяния, хотя и идущие от главкома люфтваффе.

Рассудили вояки просто и незатейливо — хоть толстый Геринг и нацист, но все же свой брат военный, летчик-ас Великой войны и кавалер «Пур ле мерите», самой значимой в то время награды. Сейчас он вообще целый фельдмаршал и главнокомандующий грозных люфтваффе.

Вот тут даже Гиммлера проняло: обер-палач рейха всполошился, быстро прибежал с доносом и своими соображениями по этому поводу, вот только поезд со станции уже уехал…

— Да, Шмунд. — Родионов одернул себя за ненужные воспоминания и довольно нейтральным голосом спросил: — А что делает сейчас фон Белов? Почему не передал мне это сообщение от своего главкома? Ведь он заходил ко мне совсем недавно.

— Я его отправил спать, он очень устал. — Шмундт ответил очень быстро, и Родионов мысленно усмехнулся: «А ведь вы карьерист, батенька! Сами решили добрую весть передать и лавры за нее себе прибрать. А если бы была худая, то соответствующий адъютант бы пришел». Но сказал полковнику совсем другое:

— Спасибо за добрые известия. Идите отдыхать, это мой приказ.

Однако не успела закрыться за главным адъютантом крепкая дверь, как буквально тут же зашел фрегаттен-капитан фон Путткамер с весьма вытянутым и побледневшим лицом, цепко сжимая чуть дрожащими пальцами белый листок радиограммы.

— Мой фюрер, у меня дурные новости…

Фолкстоун

Моторизованный батальон, в котором должна была действовать разведывательная рота гауптштурмфюрера Курта Майера, но с минимумом положенных по штату автотранспортных средств, которые в принципе и не нужны в первый день операции, высаживался во второй волне десанта.

Внешне офицер скрывал рвущуюся наружу радость. Уцелели в морском бою ночью, миновали снаряды и острый форштевень английского эсминца, да и тут откровенно повезло. Ведь мало приятного рваться первым на этот берег, что ощетинился огнем.

Куда бы Майер ни бросал свой взгляд, везде были видны следы короткого, но ожесточенного боя.

К берегу приткнулись два штурмовых бота, превращенные в груды искореженного металла. Рядом, на прибрежном песке, лежало несколько тел в форме морской пехоты кригсмарине, на которые время от времени накатывала волна.

Чуть в стороне, на крутом спуске, застыл закопченный корпус малого панцера. У Pz-I была продырявлена насквозь пулеметная башенка, над которой свесилось изрешеченное тело танкиста — ветерок трепал окровавленные белокурые волосы.

Англичане стреляли практически в упор, из-за каменной кладки, ограждавшей набережную. Их двухфунтовая противотанковая пушка лежала на боку, перевернутая взрывом, раздвинув так в стороны станины, будто она проститутка, ждущая клиента.

— Как вам оно!

Майер хмыкнул с нескрываемым удовлетворением — внезапное огневое воздействие германского броненосца, судя по всему, оказалось для островитян шокирующим.

Их оборона была просто сметена тяжелыми одиннадцатидюймовыми снарядами, несколько зданий оказались полностью разрушены, кое-где в курортном городке продолжались пожары, но уже вялые, дымки еле-еле тянулись к небу. И везде набросаны тела убитых островитян, их шутовские каски огромными тарелками лежали везде, словно дожидаясь поминальной тризны по своим владельцам.

— С такими кораблями мы запросто сметем англичан с поверхности моря!

— Жаль, что его с нами не было ночью…

— Он бы понавтыкал этим мерзким эсминцам!

— Не повезло нам, парни, что такого колосса не выделили на сопровождение! Эхма, не повезло!

Майер усмехнулся — на него стоящий на якоре вблизи от берега броненосец не произвел серьезного впечатления. Полностью устаревший корабль, переживший Ютландский бой и оставленный Германии по Версальскому миру.

Эти подлецы-союзники не пожелали даже оставить немцам их первые линкоры, предпочтя перестраховаться и оставить Германии этот броненосец, возраст которого сейчас был намного больше, чуть ли не вдвое, чем у любого солдата разведывательной роты, включая самого гауптштурмфюрера.

С моря донесся устрашающий рев чудовищного доисторического животного — длинные орудия «Шлезиена» выплеснули длинные языки пламени, и через головы высаживавшихся в Фолкстоуне солдат полетели снаряды.

Корабль торопился расстрелять боезапас, а потому бил на максимальную дистанцию, производя дополнительную суматоху в тылу противника, ибо утро уже наступало, и моряки германского броненосца отнюдь не горели желанием столкнуться лоб в лоб с британскими крейсерами, что неизбежно и неотвратимо ворвутся в Канал…