Товарищ Гитлер. Книга 2. Повесить Черчилля! - Страница 65

— В свое время великий Бисмарк категорически не желал вхождения наших войск в Вену и убедил в этом кайзера: Австрия стала нашим союзником, несмотря на проигрыш войны. Но «железному» канцлеру после Седана не удалось сломить упрямство генералов и настоять на продолжении здравой политики. Аннексия Лотарингии, в отличие от Эльзаса, рейху была не нужна, но на этом настаивал Мольтке, дабы иметь удобный плацдарм для новой войны с Францией. И что?! Сильно помогло нам это в прошлую войну, я вас спрашиваю?! Шлиффен даже не учитывал эти «приобретения» в планировании обходящей операции!

Андрей говорил чересчур громко и напористо, обводя тяжелым взглядом генералов. Те молчали, соблюдая субординацию и не отвечая на его риторические вопросы.

— Вы хотите воевать с целым миром, господа? Жаждете этого, снова предлагая безумную и совершенно ненужную рейху аннексию. Вы забываетесь, что все политические решения надлежит делать рейхсканцлеру и правительству! Или вы сами собираетесь решать за них вопросы? Вы, фельдмаршал Браухич, желаете стать фюрером германского народа? Или кто-то другой из вас? А как же данная вами присяга, господа?! Или желание стать вершителями судьбы целых народов выбило из вас здравый смысл?! Так скажите мне, и я немедленно отрешу вас от должности!

Такого наезда генералитет не ожидал, а потому молчал. Еще бы — рейхсканцлер абсолютно в своем праве, когда говорил о политическом решении польского вопроса: отнюдь не продолжение военной оккупации, на чем настаивало руководство ОКХ, желая иметь удобный плацдарм для нападения на СССР, — тут Андрей им безжалостно вывернул руки, найдя способ избежать нового «Барбароссы».

— Вопрос о будущем генерал-губернаторства решен раз и навсегда. Мы вернемся к восточным границам 1914 года, с некоторыми уступками там, где поляки составляют более двух третей населения. Я, как рейхсканцлер, заявляю: будущее «новой» Европы состоит во взаимных уступках на общее благо. Мы не должны давать антигерманской пропаганде повода обвинить нас в оккупации территорий, населенных славянами или галлами. Польше мы вернем независимость до наступления следующего, 1941 года. Повторяю — этот вопрос решен!

— Мой фюрер, меня беспокоит только беспрепятственное поступление румынской нефти…

— Я сам великолепно знаю, что без нефтепромыслов в Плоешти нашей экономике будет хуже. Но это еще не значит, что мы оставим Румынию беззащитной жертвой!

Родионов прекрасно понимал позицию генералитета, ведь поставки нефти из этой страны являлись жизненно важными, а потому, если бы он задумал бы сдать Бухарест, последствия могли бы быть крайне серьезными, и в первую очередь для него самого. Хочешь — не хочешь, но нужно прибегать здесь к пресловутым превентивным мерам, ибо уступчивость в этом вопросе может выйти боком.

— Господа, я заверяю вас, что новое правительство Польши и «старый» президент Мосьницкий пойдут на пролонгацию прежнего военного пакта с Румынией. Гарантии дадим и мы и в первую очередь поможем полякам воссоздать армию в десять дивизий. Даже пятнадцать, что не так много для серьезной войны. Но я не думаю, что Войско Польское захочет воевать с нами, ведь только мы дадим полякам серьезные гарантии.

— Мой фюрер, а как же восточные границы бывшего Польского государства?

Андрей чуть не ухмыльнулся — Манштейн, задавая этот вопрос, по сути, интересовался этими самыми гарантиями. Теперь двойственности не осталось, и он вскрыл польскую «карту».

— Это вопрос для переговоров нового польского правительства с СССР. Мы не можем не то чтобы диктовать, но вмешиваться в их проведение. И я понимаю, что польско-советские отношения в будущем могут привести к напряжению. Понимаю… Но сейчас сделать ничего не могу. Как и вы, господа, ибо надо учитывать множество факторов и ждать дальнейшего развития событий. Но могу сказать одно — договоры «перестраховок» позволят избежать новых войн в «новой» Европе долгое время. А что касается наших отношений с восточным соседом… Я написал Сталину послание и надеюсь встретиться с ним в самое ближайшее время.

В кабинете наступило молчание, однако не тягостное. Фельдмаршалы и генералы переглядывались, кое-кто из них улыбался, чувствовалось, что обстановка в кабинете изрядно разрядилась.

Хельсинки

— Видно, я старею… Дважды ошибиться в одном и том же человеке, да еще так…

Маршал Маннергейм тяжело поднялся из-за стола, мельком посмотрев на карту и мысленно отметив, что сейчас будет много работы для картографов. Уния трех Скандинавских стран — Финляндии, Норвегии и Швеции, под верховенством последней страны, чей король Густав V одним росчерком пера вернул Швеции статус «великой державы», что создал еще в семнадцатом веке Густав-Адольф.

Теперь в Финляндии никто не сомневался, что страна останется независимой, и вряд ли в столь изменившейся обстановке Советы решатся на новую войну. Одно дело возиться с финнами, которых и четырех миллионов не набиралось, или иметь проблемы с еще 10 миллионами шведов и норвежцев, что не будут уже спокойно смотреть, находясь в стороне.

Да и поведение советского посла в Хельсинки изменилось прямо радикально — он замолчал, будто в рот воды набрал, и ожидал инструкций из Москвы, где тоже еще не смогли определить дальнейшую политику к свершившийся унии.

Другое дело Берлин, замутивший все это дело. Там встретили подписание «Стокгольмского пакта» с нескрываемым одобрением, и теперь в столице Швеции шли очередные переговоры с фон Нейратом, но уже о нормализации отношений между Германией и Норвегией при посредничестве короля. По крайней мере, так объявили, но сам маршал сомневался в этой версии, изложенной для прессы. Ему было известно, что две военно-морские базы в норвежских фьордах будут сохранены за рейхом вплоть до конца войны, а это свидетельствовало, по меньшей мере, о том, что переговоры идут именно о гарантиях и перестраховке.